Неточные совпадения
— Вот-с сукно-с!
цвету наваринского
дыму с пламенем.
Следствие вел провинциальный чиновник, мудрец весьма оригинальной внешности, высокий, сутулый, с большой тяжелой головой, в клочьях седых волос, встрепанных, точно после драки, его высокий лоб, разлинованный морщинами, мрачно украшали густейшие серебряные брови, прикрывая глаза
цвета ржавого железа, горбатый, ястребиный нос прятался в плотные и толстые, точно литые, усы, седой волос усов очень заметно пожелтел от
дыма табака. Он похож был на военного в чине не ниже полковника.
Лежа в постели, Самгин следил, как
дым его папиросы сгущает сумрак комнаты, как
цветет огонь свечи, и думал о том, что, конечно, Москва, Россия устали за эти годы социального террора, возглавляемого царем «карликовых людей», за десять лет студенческих волнений, рабочих демонстраций, крестьянских бунтов.
Вошла Лидия, одетая в необыкновенный халатик оранжевого
цвета, подпоясанный зеленым кушаком. Волосы у нее были влажные, но от этого шапка их не стала меньше. Смуглое лицо ярко разгорелось, в зубах дымилась папироса, она рядом с Алиной напоминала слишком яркую картинку не очень искусного художника. Морщась от
дыма, она взяла чашку чая, вылила чай в полоскательницу и сказала...
Сивые волосы его курчавились, бородка вилась кольцами; он курил трубку,
дым ее — одного
цвета с волосами — тоже завивался, и речь его была кудрява, изобилуя прибаутками.
— Это очень мило и не марко: для мужского кабинета надобно выбирать непременно темные
цвета: светлые скоро портятся от
дыму. А вот здесь, в маленьком пассаже, который ведет из будущего вашего кабинета в спальню, я устрою боскет — не правда ли, это будет прекрасно? Там поставлю одно кресло, так, чтобы я могла, сидя на нем, читать или работать и видеть вас в кабинете.
Но отец тотчас схватил собачий дом, опрокинул его и стал вытряхать горящую солому, под ногами у него сверкали жёлтые
цветки, они горели у морды собаки, вспыхивали на её боках; отец весь курился серым
дымом, фыркал и орал, мотая головою из стороны в сторону.
На темном фоне Москвы сверкали всеми
цветами церкви и колокольни от бенгальских огней, и, казалось, двигались от их живого, огненного
дыма…
Разверстые пасти этих великанов безостановочно изрыгали густые клубы
дыма, которые смешивались в одну сплошную, хаотическую, медленно ползущую на восток тучу, местами белую, как комья ваты, местами грязно-серую, местами желтоватого
цвета железной ржавчины.
Но не успел кончить — озарилась светом вся ночь, и все яблони в саду наперечет, и все
цветы на клумбах, и все мужики, и телеги во дворе, и лошади. Взглянули: с той стороны, за ребром крыши и трубою, дохнулся к почерневшему небу красный клуб
дыма, пал на землю, колыхнулся выше — уже искорки побежали.
Я встал на ноги, очумело глядя, как таяла наша изба, вся в красных стружках, черную землю пред нею лизали алые собачьи языки. Окна дышали черным
дымом, на крыше росли, качаясь, желтые
цветы.
Цвели только вишни, сливы и некоторые сорта яблонь, но весь сад утопал в
дыму, и только около питомников Коврин вздохнул полной грудью.
Лицо его страшно осунулось, похудело и имело серовато-желтый
цвет, какого никогда не бывает у живых; и только по лбу, по черным бровям да по знакомой улыбке можно было узнать, что это
Дымов.
Она села, грудь ее воздымалась под тонким
дымом газа; рука ее (Создатель, какая чудесная рука!) упала на колени, сжала под собою ее воздушное платье, и платье под нею, казалось, стало дышать музыкою, и тонкий сиреневый
цвет его еще виднее означил яркую белизну этой прекрасной руки.
Стихиры. Яков живот наш есть?
цвет и
дым, и роса утренняя воистину. Приидите убо, узрим на гробех ясно: где доброта телесная? где юность? где суть очеса и зрак плотский? Вся увядоша яко трава, вся потребишася…
Одновременно нижние облака окрасились в оранжевый
цвет и стали похожими на
дым, освещенный заревом пожара.
На одной стороне пруда фарфоровый завод кирпичного
цвета, с высокой трубой и с облаками черного
дыма; на другой стороне — деревня…
На станционный садик, на платформу и на поле легла уже вечерняя тень; вокзал заслонял собою закат, но по самым верхним клубам
дыма, выходившего из паровоза и окрашенного в нежный розовый
цвет, видно было, что солнце еще не совсем спряталось.
Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь
дым увидал ряды людей в мундирах
цветов, непривычных для его глаза.
«Пуфф!» — вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно-белым
цветами —
дым, и «бумм!» — раздавался через секунду звук этого
дыма.